13.03.2017 / интервью, водолазные работы, историческое судно, подводная археология, портсмут

Из-под воды достанут

Они уходят на дно морское и снова поднимаются — но не с пустыми руками, а с бесценными историческими артефактами. Их энтузиазм возвращает России, казалось бы, навеки утерянные страницы истории. О том, как достают из холодных глубин старинные корабли и что происходит с находками на поверхности, порталу "Корабел.ру" рассказал известный отечественный подводный археолог Михаил Копейкин.

В июле 1714 года в Амстердаме был заложен первый российский линейный корабль — трехмачтовый парусник "Портсмут". Через полгода он уже вошел в состав новорожденного Балтийского флота. Жизнь его была весьма короткой — всего пять лет, но за это время он успел совершить немало славных дел. Одно из самых славных — участие в удачном для России Эзельском сражении Северной войны. В октябре 1719 года "Портсмут" сел на мель у острова Котлин. Экипаж покинул корабль, но спасти поврежденный парусник уже не удалось — через некоторое время его останки были унесены штормом и затонули.

Спустя два-три десятилетия на берегах Оби была заложена и спущена на воду деревянная барка — грузовое судно. На таких барках в XVIII веке уральские и сибирские купцы и промышленники перевозили свой товар — железо, пушнину, лес и т.д. До какого возраста дотянуло это судно, нам неизвестно, но скорее всего о десятках лет тут речь тоже не идет. Плавание по местным рекам было небезопасным, и барки часто гибли на порогах и мелях.

Что общего между гордым "Портсмутом" и этой безымянной рабочей лошадкой? Разделенные при жизни гигантским районом деятельности и не менее гигантской разницей в предназначении, они оказались связаны организацией "Память Балтики". Если еще конкретнее — подводным археологом Михаилом Копейкиным. Благодаря его работе, оба объекта сейчас доставлены в соответствующие музеи. Флагманский "Портсмут" — в Музей истории Кронштадта, барка — в Нижневартовский музей.

Барка, кстати, сегодня уже не безымянная. Ученые дали ей название Кирьясская — по имени протоки Кирьяс, где она была обнаружена.

Подробнее об этих и других находках, а также о том, какие сложности сопровождают работу подводных археологов, "Корабел.ру" поговорил лично с Михаилом Копейкиным.

Во время подъема корабля "Портсмут" / Фото Михаила Копейкина

— Михаил Леонидович, что из себя представляет "Память Балтики"? Это общественная организация, частное предприятие или госучреждение? Куда она относится и кто ее финансирует?

— "Память Балтики" — это подводно-археологическая экспедиция. Юридически она является общественной организацией, созданной еще в 1989 году и руководимой контр-адмиралом запаса Константином Антоновичем Шопотовым. Это достаточно известный на Северо-Западе подводный археолог. Ему сейчас глубоко за восемьдесят, но тем не менее он продолжает работать.

Здесь нужно сразу прояснить один важный момент. Я и ряд моих друзей на протяжение достаточно долгого времени были членами "Памяти Балтики". Да и до сих пор остаемся в ее составе, помогаем нашему руководителю, чем можем. Но при этом основную нашу деятельность ведем в рамках другой организации — Центра подводных исследований, который был создан не так давно под эгидой Русского географического общества.

Дело в том, что "Память Балтики" сейчас сосредоточена на довольно узком спектре задач прибрежного характера. Они тоже важны, но на сегодня уже не совсем совпадают со сферой наших интересов. Центр подводных исследований, с которым мы сейчас работаем, объединяет ведущих специалистов. У истоков его создания стоят такие энтузиасты, как Андрей Дмитриевич Лукошков, как наши известные рекордсмены подводного плавания Игорь Галайда и Роман Прохоров, серьезные глубоководники. Именно они обеспечивали. если вы помните, в 2013 году погружение президента Владимира Путина к затонувшему между Гогландом и Соммерсом парусно-винтовому фрегату "Олег".

Часть финансирования Центра подводных исследований берет на себя "Газпром". Это позволяет ставить достаточно обширные задачи по подводным исследованиям — перспективные, серьезные, интересные. Такие задачи, которые, я бы сказал, даже дают определенный вызов европейскому подводному археологическому сообществу.

В акватории Балтийского моря, в целом и Финского залива в частности сконцентрировано огромное количество исторических артефактов. Подчеркну — не просто каких-то случайных находок, а именно исторических артефактов. Благодаря усердной работе в архивах на подводно-археологической карте региона появилось огромное количество, более пятисот подводных объектов, которые требуют, по крайней мере, осмотра профессиональным археологическим сообществом. Архивные данные позволяют идентифицировать часть из них как конкретные исторические корабли, либо какие-то пристани, либо затонувшие части каких-то строений и т.д.

— Например, "Портсмут"?

— Например, "Портсмут". Этим кораблем мы сейчас непосредственно занимаемся под эгидой Русского географического общества.

Фрагмент корабля "Порсмут" / Фото Михаила Копейкина

— А как он был обнаружен?

— Точные координаты гибели этого корабля обнаружил в архивах Андрей Лукошков. После уточнения координат были произведены поисковые работы и на дне нашли судно, по всем параметрам совпадающее с "Портсмутом". Глубина там небольшая, примерно девять метров, поэтому корпус корабля очень сильно пострадал, он практически весь размыт штормами и льдами. Более-менее единым цельным куском обнаружена днищевая часть. Большую часть этого артефакта мы подняли пять лет назад, и с тех пор ваш покорный слуга со своими коллегами занимается его консервацией.

— То есть поиску объекта всегда предшествует сидение в архивах? Или бывают все-таки случайные находки?

— Есть и то, и другое. Естественно, в основном идет поиск тех знаковых объектов, которые уже отметились в истории. Но, конечно, это не исключает случайных находок, потому что они повсеместны. Бывает, что ищется в определенных координатах определенный объект, а рядом с них лежат два-три-четыре других объекта, о которых не имеется никаких достоверных источников. Они тоже проверяются. Люди уходят под воду, осматривают их, ищут какие-то архивные материалы — что там могло еще случиться.

— После того, как объект обнаружили, работы там уже произведены и можно извлекать на поверхность, какова его дальнейшая судьба? Как решается вопрос о том, где он будет находиться?

— Очень сложный вопрос… Могу только с сожалением констатировать, что наши чиновники от Министерства культуры слишком неповоротливы. Сколько обращений к ним посылалось, в сколько разных структур мы стучались, чтобы они помогли организовать процесс! Везде натыкаемся на какие-то чиновничьи бумажные препоны.

По законодательству каждый обнаруженный артефакт, неважно, под водой или на суше, он требует определения, является ли он так называемым объектом культурного наследия. Решают это специалисты, которых должен пригласить тот, кто обнаружил объект (неважно, частное это лицо или организация, прокладывающая трубопровод, например).

Будем говорить открыто: строительные организации спят и видят, чтобы схитрить, не придавать статуса. Не все, конечно. Есть адекватные люди, которые болеют за историю России. Но много и таких случаев, когда пытаются сыграть в закулисную игру — давайте, мол, мы вам вытащим эту штуку, а вы скажете, что здесь ничего не было.

Предположим, археолог определил, что найденная вещь является объектом культурного наследия. Значит, должна быть выработана соответствующая программа, что занимает, естественно, у нас не год и не два. Как обойтись с этим объектом культурного наследия, решает определенная комиссия Министерства культуры и Российского государственного гуманитарного университета. Когда решение принято, объект ставится под финансирование — либо для его консервации, либо для его извлечения из-под воды и дальнейшей консервации.

Но в том же федеральном законе есть такая строчка: если объект обнаружен, признан объектом культурного наследия и поднят из воды, то он в течение трех лет должен быть передан государственному музею в соответствии с его направлением. А у музейщиков есть свое видение проблемы. Неконсервированное железо рассыпается за два-три года. И они прекрасно понимают — если они его приняли незаконсервированным, то они за него и отвечают. Для них это большая головная боль. На консервацию вещей, которые им приносим, у них денег нет, поскольку все давно распланировано надолго вперед.

Дерево и железо - останки "Портсмута" / Фото Михаила Копейкина

Поэтому мой жизненный опыт таков: если ты поднял объект с коллегами и сразу сам законсервировал, а потом принес — музей с удовольствием берет. Если не законсервировал, то говорят — давайте мы подождем. То есть нам опять же приходится за свои средства заниматься консервацией. Потому что мы понимаем — эта вещь является объектом культурного наследия.

Вот эта проблема до сих пор не решена. Как ее решать, не знаю. Из конференции в конференцию вопрос поднимается, но воз и ныне там. Это большая беда.

— А как сложилась судьба "Портсмута"?

— Он музеефицирован и стоит сейчас в музее истории Кронштадта. Директор этого музея Евгений Григорьевич Гришко, очень увлеченный человек, оказал нам большую помощь. У нас есть опыт работы со многими музеями, сотрудничали и с Выборгским замком, и с Центральным военно-морским музеем. Но такого активного человека, горящего пониманием исторической ценности поднимаемых нами со дна артефактов, мы встретили впервые!

— В чем вы видите ценность "Портсмута"?

— Начать хотя бы с того, что этот корабль был построен по чертежам Петра I, причем царь сам отслеживал ход его строительства. Создавался "Портсмут" на верфи в Голландии, и Петр периодически посылал туда свои правки. Рангоут и парусное вооружение корабль получил в Англии, пушки Петру для "Портсмута" подарил датский король. В 1716 году, он принял участие в знаменитом "походе четырех флотов", которым руководил Петр, во время Северной войны.

Но самая вершина истории этого корабля — Эзельское морское сражение. Как Петр его назвал, "добрый почин российского флота". Это была первая победа нашего линейного флота. Я подчеркиваю, линейного, потому что первая победа на море была при Гангуте, но это гребной флот, это галеры. А Эзель — это успех русского линейного флота. Швеция тогда считалась владычицей Балтики, и тем не менее противник был разгромлен, а наша эскадра захватила четыре шведских корабля. Командовал "Портсмутом" тогда Наум Сенявин, ставший знаменитым флотоводцем.

Так что сами видите, это не просто какой-то корабль начала XVIII века. Это символ зарождения боевого российского флота.

— В списке проектов, над которыми вы работали, значится некая Кирьясская барка. Что это такое?

— Так называемая Кирьясская барка была найдена в конце 90-х годов, ее обнаружили на берегу притока Оби, река Кирьяс. Это грузовое судно, по-нашему — баржа, но в XVIII веке такие торговые купеческие суда, плававшие по Волге, по Яику, по Чусовой, по Оби и много где еще, назывались барками.

Кирясская барка / Фото Михаила Копейкина

Именно барки были одним из важнейших механизмов обживания и покорения сибирских пространств. Купцы строили их на берегах северных рек и снабжали сибирские города всем необходимым. Велась активная торговля с тунгусами, которые жили на берегах Оби. Что требовалось этим племенам? Естественно, железо, топоры, гвозди и т.д. В обмен купцы получали меха, потом это все привозилось в Вартовск, откуда уже расходилось по стране.

Судя по всему, на этой барке везли именно железный товар. Она была построена в Тобольске, по крайней мере часть металлических частей ковалась именно в этом городе. Там же была расположена и сама верфь, на которой спускалась барка.

Предварительная датировка судна — середина XVIII века. Определяется это по состоянию и по косвенным признакам — по гвоздям, по ковкам, монетам. Судоходство в тот период было крайне скудным, поэтому этот объект имеет реальное историческое значение.

Кирьясская барка / Фото Михаила Копейкина

Хочу отметить очень неравнодушное отношение сибиряков к этой находке. Нижневартовский краеведческий музей, в распоряжение которого поступила барка, активно ищет и уже вроде бы нашел спонсоров — промышленников Сибири, которые готовы вкладываться в музеефикацию этого объекта.

— А в этом сезоне чем планируете заниматься?

— Будет экспедиция, как и в прошлом году, на раскопки древнегреческого города Акра, который находится недалеко от Керчи, на побережье Керченского залива — наполовину в воде, наполовину на берегу. Уровень моря за две с лишним тысячи лет изменился, и произошло опускание этой части берега.

Экспедиции там проводились уже раза четыре, но они были береговыми. Теперь пора переходить к подводной части. С помощью соответствующих приборов было сделано гидрологическое обследование, обнаружены стены, уходящие под воду, обнаружены затонувшие городские строения. В этом году уже проведен подводный раскоп, и найдена комната с очагом посередине — где-то IV век до н.э. Из артефактов удалось поднять интересную золотую фибулу.

Материала там очень много, но работа идет серьезная, требующая не одного года. Участие в экспедиции принимает Эрмитаж, Феодосийский музей, Керченский музей. Возглавляет ее Сергей Львович Соловьев, один из ведущих специалистов-античников Эрмитажа. В Крыму есть много точек, которые Эрмитаж обеспечивает своими группами раскопок. Кроме Акры, целый ряд серьезных объектов. В связи с последними политическими событиями, переходом полуострова к России, археологический процесс там идет очень насыщенно. И это дает интересный результат, так как получается достаточно комплексное исследование Крымского побережья.

Раскопки Акры / Фото Михаила Копейкина

— Можете рассказать поподробнее про оборудование, которым вы пользуетесь? Что это, в каком количестве, где оно берется, как оно обслуживается?

— Мы сейчас находимся как раз на грани перехода от частной инициативы к более-менее серьезному обеспечению раскопок специальными морскими средствами. Здесь огромную роль будет играть Русское географическое общество, которое привлекает к финансированию серьезные организации вроде там того же "Газпрома" или "Морнефтегаза". Они прокладывают сейчас нитки газопроводов по дну Балтийского моря, заказывают обследование акваторий вокруг этих участков.

Уже сейчас РГО заказывает соответствующие плавсредства, заказывает к ним в наборе различное оборудование, начиная от эхолотов и кончая специальными средствами обследования, которые могут просвечивать даже в грунте до 7-8 метров в глубину. И, насколько я знаю, уже даже строится специальный корабль для археологических подводных работ. Первые плавсредства уже поступили — это два 8-метровых РИБа, с которых можно производить донный размыв с помпами.

До этого, конечно, такое оборудование приобреталось нами в частном порядке, вскладчину. Мне тоже пришлось вкладывать свои средства на то, чтобы обеспечить эти работы. Покупались те же самые помпы, те же самые акваланги и все средства для обеспечения подводных работ. Компрессора, баллоны, катера, моторы, фото, свет, съемочное оборудование — все это было за свои деньги. Будем надеяться, что сейчас картина поменяется.

Фото Михаила Копейкина

— А кто входит в ваш отряд? Что это за люди, какая у них подготовка?

— Вопрос действительно непраздный. До сих пор мы, в основном, использовали для таких работ энтузиастов. Естественно, все они обладают допуском, все прошли подготовку в качестве аквалангистов в соответствующих структурах, имеющих лицензии для этого. Уровень их подготовки очень разный. Есть рекордсмены России по погружению, о которых я вам говорил, они работают непосредственно в структуре РГО. Им доступны серьезные глубины — за 100 метров. У меня средний уровень подготовки — я могу погружаться до 60 метров. У кого-то разрешительные документы с еще меньшей глубиной. В принципе, этого достаточно для работы на необходимых нам глубинах в 10, 20, 25 метров.

Но системно работе подводного археолога в стране никто никого не учит. К сожалению, в рамках нашего государства не существует какой-то структуры, которая бы готовила именно подводных археологов, то есть совмещала историческое специальное образование с обучением погружению.

Это неоднократно обсуждалось на конференциях. Определенное движение в этом направлении есть. Например, в Москве, в государственном университете культуры наш соратник Сергей Фазлуллин, доцент этого университета, готовит группу археологов и пытается их вместе с нами обучать подводному плаванию, давать им определенные документы. Но пока этот процесс в начальной стадии.

— А в Европе такие структуры есть?

Да, есть в Италии, в Испании — там можно пройти такую подготовку и получить соответствующие документы. На самом деле и у них не все так гладко в этом плане, есть определенные проблемы. Но дело не в этом. Дело в том, что такая возможность, я считаю, обязательно должна быть у наших ребят в России.

Беседовал Ренарт Фасхутдинов

Материалы по теме:

"Замерзали лебедки, перемерзали шланги": водолазы МРТС провели под водой почти месяц полярной зимы? (о работе глубоководных водолазов в акватории Мурманска)

Подписка Корабел.ру экономит ваше время
Подпишитесь на ежедневную рассылку новостей и будьте в курсе всего самого важного и интересного!