Академик Пешехонов: Всплытие на Северном полюсе было лучшим моментом жизни

Отечественные успехи в высокоточной навигации, гироскопии и управлении движением тесно связаны с научным центром "Концерн "ЦНИИ "Электроприбор". Без малого тридцать лет эту петербургскую организацию возглавляет академик Владимир Пешехонов.

– Владимир Григорьевич, вы часто доверяете молодежи развитие новых направлений. Как ищете таланты?

– Разные времена, разные проблемы, разные результаты. Во второй половине 1990-х гг, мы посмотрели возрастной состав сотрудников, и поняли, что нам нужны молодые специалисты. Но у нас практически ничего не вышло: зарплаты были низкими, перспективы туманными, а молодые люди достаточно прагматичными. Ничего плохого в такой прагматичности нет, если она не задавливает всё. Тогда нам удалось набрать считанные единицы стоящих людей. После этого мы занялись стабилизацией положения, стали вести поиск молодежи в петербургских университетах и предложили совершенно нетривиальную схему. Студенты нескольких вузов учились у нас в группах интенсивной подготовки. Изучали то, что требовалось знать в нашей области. Сдавали зачеты, получали стипендию – поскольку это была работа, её следовало оплачивать. Так мы получили довольно большую группу молодых людей, которые сегодня составляют, пожалуй, основной слой перспективных специалистов института.

Времена шли, университеты стали лучше готовить молодых специалистов, и мы вернулись к стандартной схеме. Базовая кафедра ИТМО превратилась у нас в целый Институт информационно-навигационных систем. Мы также открыли базовые кафедры ЛЭТИ и Политехнического университета, каждую по своему профилю. ЛЭТИ – это, прежде всего, современная элементная база и вычислительная техника. Политех – фотоника, квантовая оптика. Направления, которые мы только начинаем развивать. Мы понимали, что требуются достаточно комфортные условия для работы, приличные социальные пакеты, хорошие зарплаты. В целом, этого удалось добиться, и сегодня на отраслевом уровне у нас всё в порядке.

Сейчас наступают другие времена – резко повысился спрос на хороших программистов. Многие коммерческие компании предлагают зарплаты раза в полтора выше, чем у нас, при том, что в концерне зарплаты неплохие. Результат – отток молодых специалистов. Сказывается и тот факт, что мы – предприятие, работающее в сфере ОПК, а значит, имеющее серьезные ограничения: по использованию интернета, поездкам за границу. Мы входим в новую полосу, когда нужно будет предложить иные условия для молодых людей. Но главное остается – они должны заниматься новейшими разработками.

Мы прикладываем много усилий для подготовки молодых кадров. В марте завершилась очередная, 23-я по счету, конференция молодых учёных, не молодых специалистов, а, именно, учёных. И не только наших. В ней обычно участвует от 300 до 400 молодых людей из разных университетов России. Часто бывают гости из Германии и Финляндии. Это достаточно серьёзный форум, многие на нём выступают с работами начального уровня, а некоторые с практически готовыми диссертациями. Каждый, кто хочет попробовать себя в науке, получает возможность это сделать. Всем участникам конференции предлагается наставник. Сейчас у нас уже много последователей в проведении подобных конференций.

С 2003 года на испытательной базе концерна на Ладоге мы проводим международный семинар "Навигация и управление движением". Талантливые студенты и аспиранты из России, Германии, Финляндии, Великобритании, Китая и многих других стран получают приглашение выступить здесь с докладами, послушать лекции ведущих ученых в области навигации и управления движением, пообщаться с коллегами в непринужденной обстановке. У нас выступали такие известные ученые, как генеральный конструктор обитаемых космических аппаратов Владимир Алексеевич Соловьев и его предшественник Евгений Анатольевич Микрин, легенда космонавтики Борис Евсеевич Черток, профессоры петербургских и московских вузов.

И, наконец, в последние недели мая мы ежегодно проводим Международную конференцию по интегрированным навигационным системам. Сейчас из-за ковида участников стало меньше. Раньше же на конференцию приезжали представители из 20-25 стран, и темы затрагивались различные – от гироскопов до спутниковых и интегрированных систем. Всё это делается для того, чтобы проложить дорогу молодым специалистам к новой технике, а у кого есть желание и способности – и к науке.

– Вы вспомнили Бориса Чертока. Он признавался, что никогда не видел Сергея Павловича Королева таким счастливым, как после пуска ракеты с борта экспериментальной подводной лодки проекта В611. Какие впечатления от работы с моряками у вас?

– Моряки-подводники работают с комбинацией очень сложной техники. Им подчиняются атомная энергетика, баллистические и крылатые ракеты, навигационные и гидроакустические комплексы. Точность навигации для безопасного плавания в тысячи раз ниже той, что требуется для эффективного использования ракетного оружия на корабле. Морские офицеры традиционно были хорошо образованными.

В конце 1970-х годов – начале 1980-х годов, когда стало очевидным, что страна уже надрывается, качество подготовки моряков упало. Изменилось отношение к работе. Отдельные высококвалифицированные офицеры и мичманы сохранились на флоте, это факт. В основной же массе это уже были люди другого пошиба. Но мы всегда работали очень дружно. Понимаете, в советские времена гонка была такая, что мы завершали работу не на стенде, а на объектах. Хотели мы этого или нет – корабли превращались в продолжение испытательных стендов. На стендах мы имели всё необходимое оборудование, просто приходилось спешить. Поэтому я много времени проводил на кораблях. Мы отрабатывали технику, находили ошибки. В это время сложился круг офицеров, увлеченно работавших с нами одной командой. Они потом составили основной костях тех, кто эксплуатировал эту технику. Сегодня положение тоже непростое, смутное. Есть моряки с которыми интересно работать, есть те, кто ограждает себя от лишних забот и обязанностей, делает от сих до сих.

В навигации есть особые точки: Северный и Южный полюс. На полюсе угловая скорость вращения Земли равняется нулю. Для подводников это означает, что нет направляющей силы для гироскопов. На Северном полюсе они показывают куда угодно, кругом юг. Наш институт тем и прославился, что в 1962-ом году обеспечил поход к Северному полюсу, создав новую систему координат и гироскопический комплекс. С тех пор каждое новое поколение комплексов проходило через испытания Северным полюсом.

Я ходил на атомной подводной лодке второго поколения в 1980-ом году. Вот фотография (см. ниже), наша лодка взломала лед вблизи Северного полюса, который находился чуть в стороне, там, где флаг и люди. В этот момент мы находились в нескольких метрах от полюса. То, с какой точностью мы из из-подо льда вышли к нужной точке, показывало, насколько комплекс точный. Это было очень важно. Момент, когда мы всплыли и по спутнику узнали, что находимся рядом с полюсом, был одним из лучших моментов в моей жизни. Это, действительно, было очень сильное ощущение для всех нас. Потом мы на полюсе играли в футбол. Было настолько холодно, что оружие для салюта пришлось отогревать под куртками.

– Ректор университета им. Баумана жаловался, что нынешние первокурсники не готовы к учебе, и приходится устраивать дополнительные курсы, чтобы они могли воспринимать университетскую программу…

– Это вам скажет любой руководитель вуза. Анатолий Александрович – не исключение. У нас в Институте Информационно-навигационных систем ИТМО ведь тоже есть первый курс, студентов приходится многому учить. Многие вещи они просто не знают.

– Уровень школьной подготовки, на ваш взгляд, изменился?

– Очень. Школьное преподавание потеряло свою фундаментальную основу, стало более конъюнктурным, но конъюнктура – это приходящее. Получить из вуза готового специалиста сегодня совершенно невозможно. Для приходящих на работу в концерн молодых специалистов мы организуем длительную стажировку. А тех, кто учится у нас на базовых кафедрах, уже с 3-4 курса приглашаем на работу. ЦНИИ "Электроприбор" – большое предприятие, многое надо узнать.

– Есть ли проблемы с поиском высококвалифицированных рабочих?

– С рабочими проблемы были всегда: и в советские времена, и сейчас. Институту нужны рабочие очень высокой квалификации. С учетом технологов и метрологов у нас на производстве работает около тысячи человек. Средний рабочий разряд 5,3. Это означает, что трудятся специалисты 5, 6, 7 и 8 разрядов. Более низкие разряды только у молодых людей, которые недавно пришли на предприятие, но им предстоит повысить свою категорию. На подготовку хороших рабочих уходит не год и не два. Мы долго держались на уникальных специалистах, но наступило время, когда стало понятно, что это продолжаться не может. Нужно было довериться технологиям и современному оборудованию.

Сначала делали это в инициативном порядке, потом серьёзно помогло государство. Программа развития ОПК дала возможность провести полное техническое перевооружение. У нас почти не осталось старого оборудования. Новая техника привлекала квалифицированных рабочих, и проблема кадров потеряла остроту. Хорошее оборудование, чистая работа, точность в некоторых случаях измеряется сотыми микрона. Человек уважает себя, когда выполняет такую работу.

Сейчас по-видимому наступает более сложный момент: полностью ушли рабочие из советских времен, можно будет рассчитывать только на новое поколение.

КОНВЕРСИЯ И НЕЙРОХИРУРГИЯ

– Институт развивает новые направления, например, связанные с нейрохирургией. Что для вас означают термины: диверсификация и конверсия?

– Когда в конце 1980-х годов в рамках конверсии нам предложили делать примитивную технику, было ясно, что это ничего институту не даст. Например, нам поручили сделать колбасо- и сырорезки. Проблема заключалась в том, что колбасы в то время уже было не достать, и мы отрабатывали работу оборудования на хозяйственном мыле. Когда же доставили колбасорезку в Москву, то столкнулись с другим затруднением. Колбаса была низкокачественной с большим количеством жира, нож тут же замаслился, и точность нарезки снизилась.

Мы должны выпускать сложное гражданское оборудование, того же, примерно, уровня, что и основная наша продукция. В конце 1980-х годов меня заинтересовала медицинская техника. Как-то Наталья Петровна Бехтерева на встрече с членами Российской академии наук посетовала, что не удается изготовить стереотаксический манипулятор. Мол, обратилась с такой идей к ЛОМО, а у них ничего не получилось. Я приехал к ней в институт, посмотрел манипулятор. И через полтора года мы создали свой: разработали конструкцию, технологию, сделали образцы. Дальше оказалось, что в России наша разработка не востребована, ставка в здравоохранении делается на импортную технику. Помог кризис 1998 года: курс валюты резко вырос, и мы поставили порядка 20 своих систем в нейрохирургические клиники страны. Системы назывались "Ореол", они и поныне используются в нейрохирургами ИМЧ РАН, Военно-медицинской академии.

Спустя почти 20 лет, когда государство поставило перед оборонными предприятиями задачу диверсификации, мы вернулись к медицинской тематике, начав разработку роботизированных систем. Сегодня нейрохирургическое оборудование у нас разрабатывает компактный молодой коллектив: конструктор и три инженера во главе с лидером, отличным специалистом по следящим системам. Наши инженеры работают в тесном контакте с докторами ИМЧ РАН. Меньше чем за год были разработаны экспериментальные образцы медтехники. Мы создали не только стереотаксический роботизированный манипулятор, но и криодеструктор, с помощью которого осуществляется заморозка патологических участков головного мозга. Этот комплекс оборудования позволяет спасать пациентов с заболеваниями центральной нервной системы, злокачественными новообразованиями. Установки прошли уже ряд испытаний, на очереди клинические исследования.

– Как планируете продвигать медтехнику?

– Это большая проблема, ведь отечественное здравоохранение ориентировано на закупку импортного оборудования. Мы начали с того, что выбрали 3-4 медицинских учреждения, с которыми согласовываем конфигурацию разрабатываемой техники. И именно в эти организации будут направлены первые серийные образцы. Кроме того, на конференциях нейрохирургов и выставках мы демонстрируем систему, объясняем её преимущества. И пока встречаем положительные отклики.
Мы понимаем, что находимся в том же положении, что и большинство оборонных предприятий, и при разработке гражданской техники не можем рассчитывать на финансовую помощь. Деваться некуда, разрабатываем за свой счёт. А вот поддержку для продвижения комплексов на рынок получить надеемся. Юрий Иванович Борисов об этом уже говорил. К сожалению, наш внутренний медицинский рынок небольшой, на экономике предприятия медицинское направление всерьёз не скажется. Но наша медтехника – это действительно высокотехнологичное оборудование, продукция нашего класса.

– Экспортировать нейрохирургические комплексы не планируете?

– Опыт говорит, что пока система не стала широко использоваться внутри страны, заниматься экспортом бессмысленно. Но уже сейчас в тех странах, где работаем по основной тематике, постепенно распространяем информацию о своих медицинских системах.

– Большая проблема для наших экспортеров – создание сервисной сети и поставка запчастей…

– Да, это главное. Система, когда заказчик вынужден год-полтора ждать замены или ремонта вышедшего из строя модуля – ненормальная система. Один из членов нашей новой Корпорации морского приборостроения имеет положительный опыт создания совместных предприятий за рубежом. И мы рассчитываем, что этот опыт будет расширен на все предприятия.

КОРПОРАЦИЯ МОРСКОГО ПРИБОРОСТРОЕНИЯ

– Корпорация морского приборостроения, с одной стороны, объединяет близкие по тематике организации, с другой, все они специализируются на своих специфических направлениях. В чем ещё, кроме создания сети сервисной поддержки возможно взаимодействие и синергия?

– Морские приборы работают в палубной системе координат. Далее надо из нее надо пересчитать в геодезическую или какую-либо другую систему координат. И сделать это независимо от того, речь идет о радиолокаторе, гидроакустике или навигационном комплексе. Вот эти вещи каждое предприятие разрабатывает самостоятельно. Необходимо сделать так, чтобы они были модулями, которые ставятся в комплекс или систему. Есть и другая сторона вопроса, значительно более серьезная и важная. Дело в том, что каждое из предприятий обладает набором технологий. На их создание уходят годы и сотни миллионов рублей. Поэтому использовать технологии друг друга для повышения качества продукции – это основной мотив. Здесь, правда, все упирается в то, что корпорация должна пресекать конкуренцию. И получается, конкуренции не должно быть, а значит, ничего нового не появится. У нас очень опытное руководство корпорацией. Думаю, что с течением времени всё это отрегулируется.

Приведу простой пример. Гидроакустика уже 60 лет базируется на керамических датчиках. С помощью этой технологии решены многие вопросы, но есть ряд ограничений, из-за которых область применения сужается. Мы занимаемся для своих целей волоконной оптикой. Волоконно-оптические датчики также измеряют давление, как и гидроакустические, но конструктивно они другие. На их основе можно построить другую технику. Как быть? Те, кто занимается гидроакустикой, должны освоить новые технологии и через 10 лет сделать новые изделия на их базе? Или нам с нашей технологией освоить новую продукцию и через 2-3 года выйти с ней? Это одна из серьезных задач, которую предстоит решить руководителю корпорации. И таких примеров много.

– Сотрудничество всегда непростой процесс…

– Да, 1990-е годы научили верить только себе, потому, что подводили нас очень часто. Да и сейчас к нам приходит много контрагентов, которые либо не способны полноценно решить задачу, либо относятся к своим обязанностям спустя рукава.

– Успехи прикладной науки базируются на достижениях теоретической науки. Как вы оцениваете состояние отечественной теоретической науки, особенно, её физико-математическое направление?

– Физико-математические науки в России испокон веку сильные. Еще до войны у нас были очень сильные физики. Я, кстати, лично знал довольно много выдающихся физиков. И сейчас знаю и взаимодействую с ними, по крайней мере, на академическом уровне. Здесь у нас позиции достаточно сильные, и они не ослабли так, что об этом стоило бы говорить. Сейчас наблюдается тренд Mega Science в создании установок, которые позволяют ставить мощные физические эксперименты. Речь об открытии бозона Хиггса и подобных вещах. Это огромные капиталовложения, гигантские деньги. Сейчас у нас пытаются создать несколько установок Mega Science для того, чтобы наша физика могла подняться.

Как это выглядит на деле, могу сказать. Вы, наверняка, слышали про нейтронный реактор ПИК. Его идею разработал мой друг, Юрий Викторович Петров во второй половине 1960-х годов. Запускают его в Петербургском институте ядерной физики только сейчас. То есть, его запускали в предыдущие годы, но кусочками. При таких темпах наши физики будут отставать. Очень много потеряли астрофизики. Наша физика, если ее поддерживать как в СССР, будет на высоте, это точно.

– Вы сказали, что точность, требуемая для военных применений, намного превышает потребности гражданской навигации. В России недавно стартовал эксперимент по созданию автономных надводных коммерческих судов. Вы верите в будущее безэкипажной навигации?

– Это необходимая вещь, правда, внедряться она будет поэтапно и с некоторыми ограничениями. Скажем, в Ла-Манше, где активная навигация, это придет не завтра. А в каботажном плавании из порта в порт, в тех акваториях, где нет интенсивного судоходства, почему и нет? Сложностей здесь нет, кроме одной. Искусственный интеллект может и сегодня определить ситуацию, в которой оказалось судно. А чтобы принять решение, как это делает сегодня человек, потребуется наработать массив знаний. Искусственный интеллект должен опираться на огромную базу данных. На ее создание потребуется немало лет. К проблеме автономных судов мы подходим и со стороны военно-морского флота. Необитаемые подводные аппараты работают на том же принципе, только тематика эта посложнее.

ГРАВИМЕТРЫ И ГРАВИТАЦИОННОЕ ПОЛЕ ЗЕМЛИ

– Какие разработки концерна для гражданского сектора представляют наибольший интерес?

– Мы сейчас выполняем цикл исследований, разработок, преимущественно, в инициативном порядке, по изучению гравитационного поля Земли. В гироскопии мы достигли таких точностей, что уже надо учитывать структуру гравитационного поля. Раньше мы могли считать, что Земля - это эллипсоид, равномерно наполненный. Теперь мы должны понимать, что, к примеру, в этой точке из-за неравномерного расположения масс под ней, производные геопотенциала не нулевые. Вариации их: первая производная, это ускорение силы тяжести, вторая производная - это уклонение отвесной линии. Мы создаем аппаратуру, которая позволяет с высокой точностью измерить эти параметры. Это очень маленькие величины. Раньше их измеряли только на неподвижном основании, но на море неподвижного основания нет, а это, как никак, 70% поверхности земного шара.

Поэтому мы сделали ряд приборов. Прежде всего, гравиметры. Когда мы начинали, в этом сегменте безраздельно властвовала американская компания LaCoste Romberg. Сейчас считается, что у них 40% мирового рынка, у нас 35. С учетом того, что еще одна российско-канадская фирма занимает 20%, видно, что наши позиции очень серьезны. Раз в три года у нас в концерне проходит международный симпозиум по геодезии "Наземная, морская и аэрогравиметрия: измерения на неподвижных и подвижных основаниях".

– Каковы практические применения гравиметров?

– Если ускорение силы тяжести снижается, значит, внизу есть либо нефть, либо газ, либо что-то ещё не очень плотное. Если повышается, значит, там железо и другие плотные породы. Наши гравиметры работают на судах практически по всему земному шару, в том числе в Арктике и Антарктике. Они используются как самостоятельно, так и в комплексе средств морской сейсморазведки с применением буксируемых сейсмокос.

Дальше мы развили оптические методы определения производной геопотенциала и получили совершенно уникальные точности. Пока речь о неподвижном основании. Но первые эксперименты на подвижном основании уже выполнены. В результате будет получена уточнённая фигура Земли. Сейчас её строят с помощью данных, полученных американскими и европейскими космическими миссиями. Но космический аппарат движется на высоких орбитах. Раз "высоко", значит, потенциальная энергия падает с квадратом расстояния, а так как "движется", то сглаживаются измерения. Они получили картины очень важные, но сглаженные. Мы сейчас должны сделать так, чтобы была возможность уточнить информацию по любому месту, где потребуется.

– Каковы позиции института в сегменте ядерно-магнитных гироскопов?

– В 1990-е годы мы потеряли десятилетие в создании нового класса гироскопов. Для этого всё уже было готово. Был готов лазерный гироскоп и волоконно-оптический. А эффект, на котором они работали, вообще был обнаружен в начале прошлого века. Эффект заключается вот в чём. Вы по двум путям посылаете излучение. Если пути одинаковые, то оно сложится в фазе, если нет, то картина смещается. Скорость смещения пропорциональна угловой скорости вращения. Вот вам и датчик угловой скорости, т.е. гироскоп. В 1961-ом году изобрели лазер, в следующем - появился лазерный гироскоп. И чем больше путь проходят эти лучи, тем выше точность. Поэтому чем больше вы сделаете лазерный гироскоп, тем точнее он будет. Большой гироскоп применять трудно, но сферы применения есть. В сейсмологии, в частности.

В волоконно-оптических гироскопах подход аналогичный, но волокно наматывается. Путь образуется по волокну. На катушку намотать можно много: километр, два, а то и десять. Чувствительность такой схемы значительно выше, чем лазерной. Поскольку лазеры развивались очень быстро, волоконно-оптическими гироскопами занимались плохо, считая, что они будут малой точности. В нулевые годы пришло понимание, что лазерный гироскоп – это замечательный, широко применяемый гироскоп, но он подошел к пределу своих точностных характеристик.

В авиации этих точностей хватает, но нам, на флоте, особенно в подводном флоте, необходимо месяцы иметь высокую точность. Поэтому на флоте и американцы, и французы, а потом и мы с отставанием в 10 лет начали заниматься волоконно-оптическими гироскопами. Сегодня кроме нас эти гироскопы производят еще несколько компаний. Мы на базе волоконно-оптических гироскопов создаем бесплатформенные инерциальные навигационные системы. На обозримую перспективу это будет основным направлением развития нашей гироскопии. Конечно, этот гироскоп будет значительно точнее лазерного.

Другая задача – делать маленькие гироскопы, но достаточно высокой точности. Самые маленькие гироскопы – микромеханические продают на каждом углу. Они весят десятки грамм, стоят десятки или сотни долларов, а точность имеют на три порядка хуже, чем лазерный гироскоп. Мы постепенно увеличиваем их точность, она дойдет до нижних границ точности лазерных и волоконно-оптических гироскопов. Хотя за последние 15 лет прогресс очень небольшой, но он идет в нужную сторону.

Есть смысл посмотреть, какие гироскопы можно построить на других физических принципах. Чтобы они были и достаточно точными, и малогабаритными. Один из таких гироскопов, это гироскоп на ядерно-магнитном резонансе. Что делает механический гироскоп? Ротор закручивается, и его момент прецессирует, скорость прецессии определяется изменением скорости движения платформы. У ядерно-магнитного гироскопа прецессирует не механический момент, а магнитный. В магнитном поле надо выстроить атомы газа, оптическим светом заставить их прецессировать так, как надо. Другой оптикой списать скорость прецессии. И зная величину магнитного поля, в котором это делаете, вы получаете гироскоп. Этот гироскоп не чувствует механических воздействий (ударов, вибрации), что само по себе замечательно. Он может быть сделан очень малогабаритным.

О СЕМЬЕ И "ЭЛЕКТРОПРИБОРЕ"

– Расскажите о себе и том, как оказались в ЦНИИ "Электроприбор"...

– Довоенное детство – абсолютно безоблачная жизнь в доме, стоящем в парке. Лучше не придумаешь. Потом блокада, трупы, жуткий голод. Бомбежек было мало, потому что жили в Политехническом институте, это далеко от линии фронта. Обстреливать из пушек нас не могли, а самолеты долетали редко. Я в это время продолжал заниматься английским языком с учительницей, настоящей англичанкой мисс Нельсон. Она потом умерла. Эвакуировали нас в марте, когда на лед уже вышла вода. Это была большая эвакуация, в основном вывозили вузы.

1942 год, Пятигорск, спокойная жизнь. Но в один из дней по улице Центральной, где мы жили, потянулись беженцы. Среди них были студенты моей мамы, предупредившие нас, что немцы очень близко. Наша семья должна была уезжать на следующий день, но мы всё бросили и ушли. Это нас спасло. Те кто не ушел с нами, утром попали под обстрел немецких танков, и для них всё кончилось очень плохо.

В первые послевоенные годы жизнь в Ленинграде тоже была тяжелая. Но вскоре советская наука получила колоссальную поддержку и огромные возможности для развития. Связано это было с созданием атомной бомбы. И хотя мои родители не имели отношения к атомному проекту, они как научные работники тоже получили поддержку от власти. Потом "Ленинградское дело", по которому отца сняли с должности и отправили работать на завод инженером, а маму лишили права преподавать. Она слегла, и больше не поправилась. Благодаря замечательным школьным педагогам я закончил школу с золотой медалью, но поступить с ней из-за истории с родителями было некуда. Приняли только в Горный институт, где я проучился два года. Когда ситуация вокруг "Ленинградского дела" стихла, я перешел в Политехнический институт.

Политех закончил с отличием и мог выбирать, куда идти работать по распределению. ЦНИИ "Электроприбор" предпочел по двум причинам. Первая – смешная причина. Институт располагается в историческом центре города, и в обед я мог ходить к домику Петра. А второй, серьезной причиной было то, что здесь не было радиофизики, и это направление надо было создавать с нуля. Скоро исполнится 63 года, как я пришел в "Электроприбор". Случалось разное, но я никогда не пожалел о своем выборе.

В институте ставились нетривиальные задачи, какие никто не решал в стране, потом оказалось, что и в мире мало кто этим занимался. Было интересно. Защитил на этом кандидатскую и докторскую. Потом в институте наступил кризис жанра. С одной стороны, всё было замечательно, наши навигационные комплексы поставлялись повсюду, сотрудникам вручили Ленинскую премию, а институту орден. С другой стороны мы крупно проигрывали московским коллегам. Ими уже была создана техника, надо которой мы только начинали работать.

Решения, которые мы закладывали на перспективу, скажем так, были неоптимальными. Тогда я даже не понимал, нужно ли их пересматривать. Только когда разобрался, понял, что часть из них была просто вредна. Нам предстояло "догнать и перегнать", пришлось серьезно потрудится.

Период с конца 1977-го года до конца 1984-го я, в основном, провел на кораблях и подводных лодках. Один за другим сдавались различные комплексы. Это было и очень интересное, и чрезвычайно напряжённое время. Не все выдержали это напряжение, но с тех пор у нас началось последовательное развитие. Стало ясно, куда идти и какие следующие шаги делать. К 1990-м годам стало очевидным, что финансирования, к которому мы привыкли, больше никогда не будет. Что денег для нас в государстве всегда будет очень мало, и необходимо ориентироваться на экспорт. Соответствующего опыта у нас не было, работали мы на оборонную тематику, причём, передовую, а на экспорт шли более ранние разработки.

К этому времени меня выбрали в Академию наук, и когда в январе 1992-го года состоялась встреча группы членов Академии с президентом Ельциным, мне удалось согласовать очень сильный экспортный шаг. Это, в общем, и спасло институт, хотя мы предпринимали и другие действия. И в конце девяностых мы пошли вверх. Кризис 2008 и 2009 годов, естественно, сказался. Но мы были уже были достаточно сильным институтом и выработали свою позицию: если раньше нам хватало задач в навигации, потому что строился огромный флот, то теперь, когда заказов было немного, одной навигацией было не прожить. И мы по предложению своих коллег судостроителей стали заниматься вещами, над которыми никогда не работали, но которые, действительно, следовало развивать.

Так появились новые перископы, соответствующие мировому уровню, за ними комплексы радиосвязи, тоже новые для своего времени. Затем создали гидроакустический комплекс. Мы стали институтом, способным работать почти во всех областях приборостроения. Пришлось пройти через конкуренцию, но справились, доказали, что мы умеем делать то, чего другие пока не умеют. И сегодня позиции института сильны не только в морском, а, в целом, в прецизионном приборостроении. Там, где требуются очень высокие точности, имеет смысл работать с нами.

– Вы как-то назвали себя прагматичным оптимистом. Что думает прагматичный оптимист о перспективах российского морского приборостроения?

– Считаю, что сейчас всё неплохо, и перспективы уверенные. Предсказать детали не берусь, но то, что фундамент прочный, и в отрасли работают люди с хорошей квалификацией – это факт.

#Видеоверсию интервью c академиком Пешехоновым смотрите на нашем канале в youtube: https://youtu.be/Kx_AM3CocjY

"Концерн ЦНИИ Электроприбор", АО	Санкт-Петербург +7 (812) 232-59-15, +7 (812) 232-99-70, +7 (812) 499-81-11
"ИТМО", ФГБОУ	Санкт-Петербург +7 (812) 232-97-04
"Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого", ГБОУ	Санкт-Петербург +7(812)294-46-15
Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет "ЛЭТИ" им. В.И.Ульянова	Санкт-Петербург 812 234-46-51

Академик Пешехонов: "Всплытие на Северном полюсе было лучшим моментом жизни"